Публикации

Кто говорит, что он  во свете,

а ненавидит  брата своего,  тот еще во тьме.

1 Иоан. 2,9

Иисус отвечал ему: если не умою тебя,

не имеешь части со  Мною.

Ин. 13,8

1.

Один староста храма рассказывал:

— Это было со мной давно, еще в начале 90-х. Тогда гигантское влияние на меня оказали книги и проповеди о Святой Руси и ее врагах, о заговоре против России... Загоревшись, много я стал читать подобной литературы. Был я тогда, как говорится, молод и горяч — воцерковлен совсем недавно, духовного образования, конечно, не имел — вот и восполнял его, как мог сам, руководствуясь сердцем. Сердце влекло на подвиг, на борьбу. На «мученичество»... в меру того, как я тогда понимал мученичество.

Друзья были того же духа: подобное притягивает подобное.

Едва успела прийти в 91-м новая власть, как я уже уверенно, со знанием дела заговорил об «антинародном режиме и геноциде русского народа». Душа рвалась бороться за спасение России. Все я знал, во всем разбирался!

Паства (точнее, интересующаяся ее часть) слышала от меня, вместо батюшки, самые настоящие проповеди — как мне тогда казалось, в духе св. патриарха Гермогена, поднявшего всех на борьбу во время Смуты.

«Сталина надо! — поговаривали некоторые. — Он бы навел порядок. Он бы всех этих Ельциных-Гайдаров к стенке-то поставил».

«Православного Сталина, — уточнял я, искренне веруя, что это возможно. — Такого как Сталин, по жесткости, но при этом — человека святой веры...»

«Значит — Ивана Грозного», — делали вывод люди: в истории, как и в медицине, у нас ведь каждый — высший специалист.

Значит, Ивана Грозного...

«Жидов и капиталистов всех на костре сожгут, будут на все товары цены низкие, и Святая Русь воскреснет»,— как сказала, помню, одна женщина про этого еще не пришедшего Общего (Сталина — Ивана Грозного).

Конечно, не только эти «исторические» примеры меня вдохновляли и возжигали. Много я читал о безвинных младенцах, похищенных и умученных изуверами-жидами — и конечно, особо чтил св. Гавриила Белостокского. Ну кто о нем не слышал: самый знаменитый святой Белоруссии и православной Польши, шестилетний мальчик, похищенный на Пасху 1690 года. Его распяли на кресте, искололи все тело и через множество ран выточили всю кровь...

«Когда-нибудь они за все ответят!»

«Будет мести опричная метла и всех их выметет в ад», — сказала та же женщина, которая говорила про воскресение Руси.

И так устроил Господь, что попал я на великий крестный ход с мощами младенца Гавриила — из Гродно в Белосток. Это было в сентябре 92-го, в самое Рождество Богородицы — и  на следующий день: 22-го.

Мощи святого младенца вообще совершили за века столько путешествий, сколько никогда не выпадало при жизни этому крестьянскому мальчику из деревни Зверки под Белым Стоком. Почивали мощи поначалу в родной Зверковской церкви — чудесно уцелели во время пожара, когда вся церковь сгорела дотла. Перенесли их в XVIII веке в Троицкий монастырь в Слуцке — спасали от униатов. В Слуцке они оставались дольше всего — и до революции были главным притяжением паломничества со всей Западной Руси. Перед самой революцией частичку его мощей вместе со старой ракой перевезли в собор Василия Блаженного в Москве. В 18-м году за хранение этих мощей и молебны пред ними настоятель собора о. Иоанн Восторгов был расстрелян, а сама святыня конфискована и пропала — та, что в Москве. Основные его мощи — те, что в Слуцке, — попали в музей атеизма в Минске. При немцах, в оккупации, они были возвращены Церкви, находились в соборе в Минске. Потом, в 44-м, когда немцы отступали, верующие тайно вывезли их в Гродно — и там на много десятков лет спрятали в подвале собора... Там они и лежали до того самого крестного хода, о котором я говорю. Подвал был очень сырой, вообще страшный... но мощи — тут уж я сам видел, — сохранились совершенно нетленными: чудо есть чудо!

Вот тогда-то, в 92-м, мощи, по ходатайствам православных жителей Белостока, по просьбам Польской Православной церкви, и решили вернуть в Белосток, на место его мученичества.

Лето в том году, как сейчас помню, стояло до октября. Сентябрь выдался жарче августа — не только в Польше и Белоруссии, но и в наших краях.

Мы шли, и вся природа будто молилась вместе с нами. Деревья стояли, как огромные свечи. Это было как сказка, как сон: идешь — и сам своим глазам не веришь, что бывает такая красота.

Пасхой веяло от красно-золотых листьев под ногами, как от яичной скорлупы. А маленькие карточки-иконки с изображением распятого на кресте мальчика — у многих такие были в руках, — все время напоминали Страстную Пятницу: «Радуйся, тобою бо посети Господь землю нашу»1. «Посетил...» Именно что посетил.

И вот, Христос как-то медленно-медленно входил в душу, и я чувствовал, что все меньше остается в ней какого-то немирного чувства. Сначала я сам удивился. Оно куда-то выветривается по дороге...

Мы же не злобимся в Страстную неделю, слыша о Страстях Христовых.

Наверное, опыт этого в сущности Страстного крестного хода был очень важен... Да и любой крестный ход хоть как-то преображает человека. Помню, кто-то сказал: выйти из крестного хода ровно таким же, как вошел в него, невозможно.

Вот и для меня это был важнейший этап в жизни, как-то уместившийся в пару дней.

Пересекая границу Польши и Белоруссии, св. Гавриил как бы зримо стирал все границы. Культ его по обе стороны установленных людьми рубежей, и удивляет, и умиляет, и... на ум наставляет — таких, как я.

Здесь я впервые увидел поразительные примеры, как его почитают без всякого выведения обличающих теорий... народ просто идет и идет к нему, тысячами: русские, поляки, белорусы. Он им — просто заступник: родной, любимый, свой. Люди из этих мест настолько навидались горя во время голодомора 30-х, войны и послевоенной разрухи, и настолько эта память сильна во всех поколениях, что, по-моему, им было все равно, кто и когда его замучил: «жиды» или фашисты, в XVII веке или в ХХ-м. Здесь он был — просто мученик, без всяких «кто виноват». Здесь его культ был... как будто бы совсем другой, чем «у нас»... точнее, совсем другой, чем я думал. И проще, и глубже.

Я тогда впервые задумался... что-то начало новое созревать в сердце — я тогда еще не понял, что.

Приходят к его мощам студенты и старшеклассники — говорят, «помогает сдавать экзамены» (Может, когда-нибудь поможет сдать пред Богом самый главный экзамен в жизни, которого мы все боимся). Приходят родители с ребятишками. Ребятишки деловито крестятся и прикладываются к раке. О чем они там молятся про себя, я не знаю, но о чем-то молятся. Может, о том, чтобы «маму-папу слушаться...»

Продаются в здешних краях даже книжки-раскраски для детей «Житие и чудеса св. Гавриила Белостокского»... разумеется, сами мучения не обозначены соответствующим рисунком — есть только обретение нетленного тела в поле, охраняемого три дня «премудрыми» собаками от наглых ворон. Видел я такие книжки — на русском, на польском, на белорусском.

Люди из разных городов много рассказывали друг другу — в основном, об исцелениях, очень много — об исцелениях детей. К помощи его прибегают даже католики — сплошь и рядом.

«Младенцев верховниче и хранителю», — поется о св. Гаврииле в акафисте. Верховниче младенцев — очень уж умилительно: словно «полководец младенцев». Множество больных детей во все времена исцелялось по молитвам к нему: он, мученик, единожды взял на себя страдания — и потому многие избавляются от страданий, призывая его. Это и есть "верховенство" в Христовом понимании: вместить в себя всю боль всех...

Что творилось в Белостоке, не описать никакими словами! Такое ощущение, что весь город высыпал на улицы, никого в домах не осталось. И из окрестностей много народа съехалось. Я потом слышал, что по подсчетам полиции, крестный ход встречали 50-60 тысяч человек... по неофициальным данным — вообще чуть ли не 100 тысяч. И знаете, вполне верится. Море, море людей! Даже не думал, что где-либо когда-либо может собраться столько народа на православный праздник! Тем более, в Польше. Белосток на несколько часов показался похож на Дивеево в день перенесения мощей Серафима Саровского, за год до того. И ликование на душе было такое же. «Пасха посреди лета». Или посреди осени.

А потом... после хода, случилось со мной то чудо, какие изредка, в великой любви ниспосылает нам Господь — для нашего спасения. Видимо, когда никакой другой возможности спасти-вытащить нас уже нет!

Я уснул на полу в какой-то подсобке при храме, в которой нам постелили — и во сне увидел святого Гавриила Белостокского.

До сих пор не могу говорить об этом без слез... в горле ком. Он ведь спас меня.

Сейчас отдышусь...

Он был очень похож на Христа — и в то же время был самим собой, 6-летним, невероятно узнаваемым... и это необъяснимо земными словами.

Он спросил: «Скажи, если бы меня убили не евреи, ты не любил бы меня?»

В этом детском вопросе было — все. Я ничего не мог ему ответить.

Перед такой любовью, как у него... да молчит всякая лукавая плоть.

Это разве что такой же чистый мальчик, будущий преп. Симеон Столпник, в 7-летнем возрасте, когда ему явился Христос, не смолчал, а смог сам спросить: «А как Тебя распяли?» (и в его детском вопросе тоже было — все! и Христос ему ответил...)

А я молчал. Его святой вопрос — все-все, что в нем, превыше сказанных слов, вмещалось, — пронзил меня до глубин души.

И тогда св. Гавриил сам ответил:

«...Но ведь ты их ненавидишь, а я люблю всех. Я не хочу, чтоб ты их ненавидел. Я молюсь за них!»

Ему, чистому, было невероятно больно, как от мучений, видеть меня таким. Он очень любил меня... всех.

И еще он добавил: «Если будешь ненавидеть, то не спасешься».

Я проснулся... кажется, от собственных всхлипов. Все лицо у меня было мокрое, и даже тюфяк, подложенный вместо подушки — мокрый.

Я проснулся... от многих лет бредовой, непутевой жизни.

Ах, Гавриил — «крепость Божия»!

Жертва всегда таинственна - и всегда остается непонятой или недопонятой.

Живое прикосновение к мученичеству всегда обесценивает то наносное, внешнее, что занимало тебя прежде. Чужого мученичества не бывает. Все мы — одно Тело Христово.

«Радуйся, мятущихся помыслами умиротворителю».

Как иудеи, веками ожидавшие Мессию, не в силах были принять такого Мессию — пришедшего в немощи и на Распятие, а не на земное царство... так и мы, «патриоты», веками говорящие о подвиге св. младенца Гавриила, не додумываемся принять такого св. Гавриила: прощающего, а не вдохновляющего на месть, молящегося за мучителей, а не призывающего кары на их головы.

Он, носящий имя в честь Архангела Гавриила, по-своему несет Благую весть. А Благая весть — всегда одна и та же: Бог ждет нас... чтобы простить. Чтобы мы разрешили Ему нас простить.

Я понял, что я и не любил его прежде... и в своем тогдашнем состоянии не способен был любить. Он нужен был мне как повод, чтобы обвинить евреев. Как знамя в борьбе. Как живого я его не воспринимал. Ну... следователь же не обязан любить убитого, дело которого он расследует. Но я-то был таким фарисеем, что сам себя убеждал, что «я его очень почитаю». А все-то почитание сводилось... к «улике против жидов». И больше ничего в этом не было.

Это скверно, что некоторые культы как-то удалось превратить в «политические». Это одна из самых больших побед сатаны. Какая может быть политика, если — святой ребенок! Какая политика в жертве Христовой! Я ни одно воскресение не пропускал Литургию — и как-то не доходило, что Жертва всегда выше всего земного. Кто ничего не понимает в Жертве, тот ничего не понимает в Христианстве.

По-настоящему я полюбил св. Гавриила... да что уж там говорить — и Христа!... лишь тогда... Я упал в слезах перед открывшимся вдруг неземным величием «незлобивого мужества», о котором поется в акафисте. «Поем страсти твоя, Гаврииле, славим твое в младенчестемтелеси незлобивое мужество». Знаете, как потрясен бывает человек, когда перед ним вдруг открывается тайна — и оказывается, что она настолько простая... что даже тайны-то нет. Как долго не можешь опомниться, когда узнаешь, насколько слепым был прежде. «Незлобивое мужество» для злобного — пустые слова. Красивая фраза. Я читал их десятки раз и хорошо знал... как фарисеи знали Писание.

То, что ангел-младенец — молитвенник за всех тех, с кем я воюю... это до меня не доходило и никогда бы не дошло, если б не он сам!

Снам я не верю вообще. Но здесь — не в снах дело.

Здесь сон был лишь завершением той перемены, которая произошла со мной во всем крестном ходе: я словно вышел из одной жизни и вошел в другую. Во всем пребывании у мощей св. младенца я медленно и невидимо приобщался его подлинной любви — и от нее моя прежняя ненависть рассеялась, перегорела...

«Прежний, ветхий человек должен перегореть в огне Божией Любви», — учат Святые Отцы. Без этого нет пути ко Христу — может быть только пародия, сладкий самообман.

Младенец все понял, а я прежде ничего не понимал. Я — был фарисеем, я был книжником. «...И преуспевал [я] в Иудействе более многих сверстников в роде моем, будучи неумеренным ревнителем отеческих моих преданий», как написал о своем прошлом апостол Павел (Гал. 1, 14). Вот и я, горячо веря, что я «истинно православный русский патриот», был  истинным иудеем по духу своей непримиримости и фанатизма. Иудеи — это мы! «Бойтесь закваски фарисейской и саддукейской» — это сказано про нас. Нас бойтесь! И мы бы люто возненавидели Сына Человеческого, если б Он пришел, Какой Он есть — к нам таким, какие мы есть. Так и вижу себя прежнего, раздирающего одежду, как Каиафа, в порыве искреннего негодования. Самое главное, что — искреннего.

«Иудейского нечестия обличителю», — поется про св. Гавриила. Вот он и обличил меня. Страшно мне стало, в какой гибельной пропасти я находился и чему учил людей.

«Если будешь ненавидеть, то не спасешься».

Если люди, которых я так научил, будут ненавидеть, то не спасутся.

Любовь Христа — требовательна и безапелляционна.

Приходилось начинать жизнь сначала... Это был праздник расставания с бредом! Я чувствовал себя... знаете, алкоголиком, вышедшим из запоя. Я шарахался от прежних собутыльников, ужасаясь, что только что сам был такой... и со слезами думал, как же их спасти. Я видел мир, каким не видел его с самого детства — Божий мир, а не сатанинский. Мир, где победа — это прощение.

Помню из тех первых дней одного собеседника, который очень возмущался, что в акафисте «иудеи» заменены на «злых людей». «Почему тогда не всякий, убитый «злыми людьми», становится святым!» — риторически возглашал он.

Я ответил, что все ровно наоборот: именно что всякий безвинный, убитый «злыми людьми» (а добрые — не убивают!), становится безусловно святым... только вот мы, по нашей ограниченности, часто бываем «разборчивы» в почитании — смотрим не на самого мученика, а на то, какую и против кого улику можно из его примера извлечь.

Это был спор меня нового с самим собой прежним. А впрочем, и не спор — потому что, познав истину, о ней уже даже и не спорят. Просто «имеющий уши да слышит».

    — Так все-таки евреи его убили или не евреи!? — с заметным раздражением воскликнул мой собеседник.

Тут в наш спор вмешался о. В., явно куда более начитанный, чем я, и куда более подкованный к таким дискуссиям.

—  Ну, по почерку-то убийство явно каббалистическое. А каббализм, — он только родился на почве иудаизма — как секта, как самое страшное оккультное течение. Распространившись, он давно уже стал по сути универсальным сатанинским учением всех времен и народов (то, что у колдунов по всему миру известно как «Черная книга» — лишь упрощенная, примитивная версия Каббалы). Убивали ли христианских младенцев каббалисты-евреи или каббалисты-неевреи — сейчас поди установи в каждом-то случае! Да и так ли уж это важно, какой нации сатанист. Если «во Христе нет ни эллина, ни иудея», то в сатане вообще нет человека — есть только сидящий в человеке сатана. Сатана убил св. Гавриила — и сатана же научил нас ненавидеть целую «нацию» его мнимых убийц, ибо любая ненависть ему отрадна. Не будем же игрушками в его руках!

Пока они спорили, я, отрешившись, задумался об акафисте...

Все-таки удивительный человек был этот отец Алексий Зноско, написавший акафист в 1943-м, в самый разгар войны. Ничего я о нем больше не знаю, кроме того, что он это написал... но по написанному знаю теперь, какой любви он сподобился!.. ибо акафист его — не обвиняющий, а прославляющий чисто, пасхальный... и полный нежности к «птенцу непорочному»... «От чрева матери Богом предуставленному и горнему званию сопричтенному». Да... А только это и важно! На земле — война, на земле — мучители, на земле — фашисты... а у Бога — «птенцы чистые».

И как будто входили в мое сердце слова:

«Персте Божий, горняя нам указующий»

«За ны Страдавшему сораспялсяеси»

«Прославивший Господа страданьми своими» (Вспомнилось знаменитое евангельское: «Ныне прославится Сын Человеческий и Бог прославится в Нем»)

«Птенец чистый, в гнезда небесные приятый»

«Радуйся, в радость Господа нашего вшедый»

«Да научит ны Господь подражати тебе в чистоте Ангельской и незлобии»

И опять самое главное:

«Тобою бо посети Господь землю нашу» (и опять вспомнилось из Святого писания, из Апостола Павла: «...пред глазами предначертан был Иисус Христос, как бы у вас распятый» (Гал. 3,1)

А разговор тем временем зашел о величайшей духовной трагедии евреев. Только черствое, вконец омертвевшее сердце в силах не оплакивать их судьбу, их разлуку с Богом.

Они «не узнали времени своего посещения» — и теперь им осталась только Стена Плача. Глухая к их плачу — потому что мертвая стена не слышит, слышать может Живой Бог — а Он не отвечает, ибо они не к Нему обращаются. «Се, оставляется вам дом ваш пуст, доколе не воскликнете: благословен Грядый во имя Господне».

И если про св. Гавриила поется: «Тобою бо посети Господь землю нашу», то и через него они могли бы «обратиться и воскликнуть...» и горе нам, если мы своей ненавистью и не-прощением помешаем им сделать это хоть когда-нибудь!..

А то, что это будет, предсказывал Сам Господь чрез те же послания апостола Павла.

Их задача — сложнее и страшнее нашей. Они должны как-то вырваться за пределы своей судьбы, для спасения они должны перестать быть теми, кто они есть... а это выше сил человеческих — это в силах только Бога. Наша задача — легче: не стать теми, кто они есть сейчас... но мы и с ней не очень-то справляемся, если ненавидим.

Им очень трудно вырваться из оков своего национализма на свободу, к Богу. Но ведь и нам трудно стать больше, чем мы есть. А в Царство Небесное нет другого пути, чем стать больше, выше земного.

Все простивший спасется и спасет тех, кого простил. Не простивший — так же «лишится зреть» Христа, как те, кого он не простил.

«...иначе и ты будешь отсечен» (Рим. 11,22) — предупреждает апостол Павел всех превозносящихся над отсеченными от благодати иудеями.

«Но и те, если не будут в неверии [во Христа], привьются» (Рим. 11, 23). «Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать» (Рим. 11, 33).

Наш «бытовой» антисемитизм мешает евреям сбросить ветхие одежды иудаизма и прийти ко Христу. В этом смысле антисемитизм не просто предусмотрен и запланирован врагами Христа, не просто им абсолютно на руку, мало того: он — их главный козырь.

Беда — в иудаизме, а не в евреях. Эта религия — их духовная тюрьма, их двухтысячелетний плен, куда страшнее египетского и вавилонского.

Все больше в нашем мире евреев, обращающихся ко Христу. Страшно, если мы сами помешаем им! Думаю, св. Гавриил — один из великих молитвенников за их освобождение. Им стоило бы почитать его как нового Моисея. Он — не знамя антисемитов, он — живой образ Христа, в котором нет ни эллина, ни иудея.

Ведь православные жители Белоруссии — те, что, рискуя жизнью, прятали у себя евреев во время немецкой оккупации, молились-то все тому же Гавриилу Белостокскому — главному святому покровителю здешних мест!

Мы этому не удивляемся только потому, что нам это никогда не приходило в голову. А святые люди не удивляются, потому что знают: так и должно быть, и по-другому в Боге не бывает.

Очень нужна литература не антисемитская, а обращенная к евреям с любовью, приглашающая их ко Христу: «Обратитесь и Аз упокою вас».

Не физически уничтожить иудаизм — упаси нас, Господи, даже от мысли об этом! — а победить его голгофской любовью.

Один израильский раввин в наше время долго и искренне пытался разрешить противоречие: мало того что все пророчества сходились к Мессии, — они сходились к тому, что он будет отвергнут и даже убит... И что же дальше? как быть? кто же Он — неужели Тот, в Кого верят христиане?.. вроде, все иудейское воспитание, все «сложившееся мировоззрение» заставляло его в страхе гнать эту мысль — а она снова возвращалась: разве Истину прогонишь, когда она уже стучится. И вот, доведенный до отчаяния своими сомнениями, он обратился с горячей молитвой к Богу, чтоб Тот Сам разрешил его недоумения. Он заснул на молитве и оказался... перед Голгофой. Распятый приподнял голову, взглянул на него и — ответил на его вопрос: «Я — твой Бог».

И — кончился сон.

В радости в тот же час побежал он к другим раввинам, показывал им места из Торы: «Ну вот же, вот... это же Он!» Те — не поняли. А он, как был искренним служителем Бога, так и остался служителем, идущим до конца — крестился и стал православным священником.

Случай этот стал широко известен — и в Израиле, и за его пределами... хотя понятно, что остальные раввины, оставшиеся по другую сторону дверей, постарались замолчать этот факт...

Я подумал: «А ведь, в сущности, ровно то же самое, что с этим раввином, случилось и со мной...»

Проблема не в том, какие они, а какие мы! Думаю, если бы была в нас, в каждом, хоть капля голгофской любви... давно не осталось бы на свете ни одного человека вне Христа!

И свершилась бы Непобедимая Победа.

Христианство «победило мир» незлобивым мужеством: оно победило потому, что мученики молились за своих мучителей... и толпы язычников, собравшиеся поглазеть на пытки и казнь, вдруг переставали быть язычниками: на их глазах рушился привычный им мир. Они видели в этих мучениках, в этих свидетелях2 о мире ином, образ Бога Любви... о Котором они прежде и мечтать не смели.

Церковь держится на незлобивом мужестве.

Жизнь в мире держится — на незлобивом мужестве...

Кто это постиг, тот — Христов...

Понял я, что от лукавого все «теории заговоров», все поиски «врагов» во все времена. Те, кто верит в это, как я прежде, могут приводить много разных мудреных доводов, но главный их довод — ненависть.

Даже если они хоть в чем-то «правы», то все равно не правы — потому что в них нет любви.

«...Но знаю Вас: вы не имеете в себе любви к Богу» (Ин. 5, 42).

А вообще изучение «глубин сатанинских» не полезно для нас — помните, как предостерегал от этого св. апостол Павел! Лукавый — на то и лукавый, что всегда запутает всех пытающихся изучать его тайны, чтоб «бороться с ним». Запутает — и кружным путем обратит к себе же в рабство... ничего не подозревающих, будто бы «борющихся». Не бороться с ним — а держаться за Христа, Который его уже победил! Вот единственный путь спасения. Другого у нас нет — и слава Богу, что нет...

Христиане апостольских времен совершенно не интересовались никакими «тайными заговорами» против себя — хотя врагов у них было предостаточно: мистики-гностики, фанатики-иудеи, языческие жрецы... Пасхальная радость от сознания, что Христос с нами, не давала отвлекаться ни на что другое, кроме Самого Христа. Если мы будем иметь дух мирный, то никогда с Ним не разлучимся и никогда никто нас не победит.

 

2.

А ровно через год пришло испытание в духе мирном — Бог через обстоятельства спросил: с кем я? И всех нас, по всей стране, спросил: с кем мы? с Ним ли, или со своими прихотями?

21 сентября 1993 г., в день Рождества Пресвятой Богородицы — и в годину того крестного хода, — началось самое страшное противостояние в истории новой России. Экзамен для нас всех. Выберем мы мир или войну, Бога или лукавого, новый 17-й год или — смирение.

Те, кто привычно и уверенно выбрал для себя то же, что выбрал бы я сам год назад, засобирались к Дому Советов — «защищать конституцию и матушку Русь», Русь защищать — от России! А если честно — советскую Россию от России, советскую «конституцию» — от назначенного референдума по новой Конституции.

Правда — на правду,

Вера — на икону...,  —

как позже пел об этих событиях Юрий Шевчук. Было уже не «предчувствие гражданской войны», а — она сама, на пороге.

И самой страшной — страшнее всякого кошмара, — была именно убежденность «защитников». Фанатичная убежденность в своей правоте: та убежденность от лукавого, что всегда требует жертв, всегда требует «вешать врагов на столбах».

Один знакомый старенький священник, большой молитвенник, не чета нам... он молился тогда непрестанно во все дни конфликта — и потом говорил мне, как чувствовал во время молитвы страшную беспросветную тучу злобы над местом митинга. «Там люди уже ничего не решали — там сатана за них решал...» Там как будто «черное солнце» взошло из ада — и сожгло бы ненавистью всю Россию, если бы не предстательство Божией Матери, если б не молитвы всей Церкви с Патриархом во главе. (А я думаю, что среди небесных молитвенников был, конечно, и мученик Гавриил Белостокский. Его-то незлобивое мужество сильней злобы людской).

Люди в толпе не знали, что делают, а их князь знал.

«Вы своих бесов не знаете, а они вас знают», — как сказал один мой знакомый, правда, по другому поводу.

Бесы влагали помыслы — а люди, по словам Святых Отцов, сочетались с помыслами. Когда помысел один у многих тысяч — ненависть, — это особенно страшно. Так гибнут целые народы и страны. Несмирение — основа гибели. Не дай-то Бог нашей России!

У нас в приходе нашлись свои «агитаторы». А я вспоминал прошлогоднюю неземную радость... и безумным было для меня все то, что они говорили, и тем более, то, что собирались делать.

Я видел как бы людей с другой планеты — и в то же время самого себя вчерашнего. Я не мог их понять — и только молился. За себя, за них, за нас.

Ни к какому Дому Советов я, конечно, не пошел. Да и настоятель наш, мудрый о. В., на проповеди строго наказал всей пастве «не ходить в совет нечестивых, не участвовать ни в каких бесчинствах и непотребных сборищах — а сохранять трезвомыслие и смирение». А то у нас некоторые засобирались было... Слава Богу, мне удалось одних разубедить — другим о. В. своей пастырской властью просто запретил.

Тогда некоторые и на него, и на меня роптали, потом — благодарили. И я рад, что хоть одно хорошее дело в жизни получилось сделать: что, может, через меня, недостойного, Бог сохранил кого-то от напрасной смерти... и в любом случае сохранил — от участия в междоусобной брани.

Наступило воскресение, 3 октября. Святейший Патриарх назначил на этот день всеобщий молебен о мире. Из Третьяковской галереи впервые за столько десятилетий явилась в храм великая чудотворная Владимирская икона Божией Матери...

А в тот же день несметные толпы, беснуясь, прорвали, стоптали, растерзали, забросали камнями кордоны милиции и ринулись, как победители, как татаро-монголы, на ничего этого не хотевший, окружающий их город. На спокойную вечернюю Москву, которая только что молилась и хотела мира, только мира. Мира — как воздуха!

«Если б вы только знали, как люди хотят мира!» — повторял я сам в себе.

Нежелание мира — это болезнь, которая "лечится" смертью. Мир — это умение прощать.

Любовь обращает людей ко Христу, ненависть — к сатане: по-другому не бывает.

Наступила самая страшная ночь, с 3 на 4 октября. Люди убивали людей. От ненависти. От страха. «Страх покрывался матом, будто потом, страх брел по городу...»3 И было в этом запредельном чувстве уже что-то большее, чем просто страх людей перед людьми. Чувствовался в эпицентре этого ужаса сам отец ужаса.

Я молился, положив на домашний аналой старую, еще бабушкину Владимирскую икону Божией Матери и — небольшой образочек св. Гавриила Белостокского, с того крестного хода.

«За наши, за мои злые «проповеди» Ты, Господи, попускаешь России впасть в гражданскую брань. За нас, окаянных, любви не имущих, Россия мучается и опять кровь льется.

Нас, безумных, накажи, Господи, но не Россию. Велика и страшна наша вина.

Пусть, если кровь прольется, то наша, моя... но не всех, кто живет в России.

Не допусти войны, Господи, молитвами Пречистой Твоей Матери и всех святых. И научи нас прощать, терпеть и — любить, как святой и возлюбленный младенец твой Гавриил».

Я молился всю ночь и под утро почувствовал, что мир сошел в душу... видимо, Господь услышал молитву. Не только мою, конечно, а миллионов таких, как я. Думаю, в ту ночь почти не было неверующих... Верна крылатая фраза: на войне неверующих не бывает. А была именно война — слава Богу, что Он позволил ей продлиться всего сутки. Я до сих пор свято верю, что сменивший ее мир стал Божьим чудом, вымоленным миллионами добрых людей. И это было уже второе несомненное чудо в жизни, свидетелем которого я стал. Россия тогда спаслась. За все слава Богу! И за все прости нас, Господи!

И когда по прошествии лет, в каждую годовщину тех событий, я еще встречаю людей, идущих с плакатами: «Мы — не простим!», я молюсь за них как за тяжко болящих... ибо они не знают, что делают, что говорят и что пишут. Не ведают, что «от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься».

Сказать «Не прощу» — то же самое, что сказать «Не спасусь».

Они не ведают, что сами себе произносят анафему... которую ничто, кроме них же, отменить не в силах, даже Сам Господь...

Да, с тех пор прошло много лет.

Мученик-младенец ведет по жизни, указует путь, на который единожды поставил.

И я всегда молюсь: СвятыймученичеГаврииле, не оставь нас, грешных.

Икона св. Гавриила Белостокского

О, НЕПОРОЧНЫЙ МУЧЕНИЧЕ ХРИСТОВ ГАВРИИЛЕ, МЛАДЕНЧЕСКАГО НЕЗЛОБИЯ И КРОТОСТИ ОБРАЗЕ ПРЕЧУДНЫЙ. МАЛАГО ТРУДА СЕГО ДОСТОЙНОЕ ПЕНИЕ ПРИЯВ, БУДИ НАМ ТЕПЛЫЙ МОЛИТВЕННИК ПРЕД ГОСПОДОМ. ДА ВО ДНИ НАШИ ЛУКАВЫЯ МАЛОВЕРИЕМ, ГНЕВОМ И БРАТОНЕНАВИДЕНИЕМ ОБУРЕВАЕМЫЯ, В ВЕРЕ, ТЕРПЕНИИ И ЛЮБВЕ СВЯТО ПРЕБУДЕМ. И ТАКО ВСЕ ЖИТИЕ НАШЕ ПРЕШЕД, ВЕЧНАГО МУЧЕНИЯ ИЗБАВИМСЯ И ПРИСНО ВОСПОЕМ БОГУ: АЛЛИЛУИА.

13-й кондак акафиста

св. Гавриилу Белостокскому